— Да. Мы были попутчиками.
Рейс медленно кивнул.
— Теперь вспомнил. Мы направлялись в Юму. Я думал, тебя схватили индейцы.
— Так и было, но Лэйси спасла мне жизнь.
— Понятно.
— Я не могу вас винить за то, что вы не прыгаете от радости, узнав, что ваша дочь вышла замуж за человека, осужденного за убийство, — спокойно произнес Мэтт, — но я не убивал того парня, клянусь.
— Извини меня, — сухо ответил Ройс Монтана, — но каждый в том вагоне клялся, что он невиновен.
— Включая вас?
— Нет. Я был виновен, как дьявол.
— Папа!
— Это правда, Лэйси. Я убил Лемюэля Вебстера. В тот момент я был пьян, но это ничего не меняет.
Ройс Монтана погладил руку жены. Его глаза блуждали.
— Это то, с чем мне придется жить до конца своих дней.
Он печально улыбнулся и продолжал с напускной веселостью:
— Хватит на сегодня печальных рассказов. Я рад, что ты здесь, Лэйси. Вы можете пока устроиться у меня. Завтра я поговорю с Хромым Медведем. Это отец Голубой Ивы, к тому же, один из вождей. Уверен, что он позволит вам остаться здесь на некоторое время, если вы этого хотите.
Лэйси с надеждой посмотрела на Мэтта:
— Мы можем остаться, Мэтт. Хотя бы на несколько дней.
— Ты хочешь этого? — Да.
— Значит, решено, — сказал Ройс Монтана. — Я не знаю как вы, но я чертовски устал. Давайте спать.
— Неплохая мысль, — согласился Мэтт. — Я выйду на несколько минут.
— Я тоже, — сказала Лэйси, взяв Мэтта за руку, и вышла вместе с ним из хижины.
— Ты счастлива? — спросил Мэтт.
— Да. Он хорошо выглядит, правда? Я думаю, что здесь, среди индейцев, он живет в согласии с самим собой.
— Хорошо бы, — ответил Мэтт, — но мне от этого не легче. Я ощущаю ужасную боль.
Лэйси подошла к мужу, в ее глазах была тревога.
— Очень сильно болит? — спросила она, нежно коснувшись его рукой.
— Что болит? Ты имеешь в виду ожоги на животе или ножевые раны?
— Мэтт, я серьезно. Сильно болит? — Нет.
Он притянул ее к себе и жадно поцеловал.
— Лэйси…
— Я знаю. Я тоже хочу тебя.
Его губы прижались к ее губам. Лэйси обвила руками шею Мэтта, прижимаясь к нему, обожая каждую частичку его мускулистого тела. Ей казалось, что все ее существо оживает от его прикосновений. Она не возражала, когда он начал развязывать ремешки, которые стягивали ее тунику, и медленно опустил ее на землю. Трава была холодная, но нежные и ласковые прикосновения его рук и губ быстро согрели Лэйси. С тихим вздохом удовольствия она начала раздевать Мэтта. Ее пальцы с наслаждением касались его тела. У него перехватило дыхание, когда она нежно погладила его живот и бедра, а затем начала смело ласкать его.
Лэйси почувствовала себя полной жизненных сил, когда Мэтт накрыл ее своим телом, и содрогнулась от удовольствия, когда он коснулся ее. Время, казалось, остановилось, и она ощутила все, что окружало ее: запах шалфея, влажную траву, на которой лежала, мерцающие звезды, кружащиеся в танце на темном небосклоне, далекий звук барабана. Сердце забилось в груди, и она почувствовала себя дикаркой, первобытной и свободной.
Лэйси вздрогнула, когда руки Мэтта ласково стали гладить ее тело. Его губы впились в нее, поцелуй был длинным, страстным и требовательным. Вначале она старалась сдерживать себя, боясь причинить Мэтту боль, но он, казалось, забыл о своих ранах и обо всем остальном, кроме своего желания обладать ею, чтобы их тела слились воедино. Она закричала, когда его жизненная сила вливалась в нее, и сладострастно застонала, когда одна волна удовольствия за другой накатывались на нее, наполняя сладким экстазом.
Чувствуя себя уставшим и полностью удовлетворенным, Мэтт скатился с Лэйси, но не выпустил ее из своих объятий. Любить ее было подобно бальзаму для души и тела. Это исцеляло его раны и облегчало боль. Прижав ее к себе, он уснул.
— Мэтт? — Лэйси прошептала его имя, не в силах поверить, что он уснул так быстро. Она вспомнила, что он практически не спал эти два дня. Если добавить к этому тяжелый поединок и то, что он был несколько раз ранен, не удивительно, что он так измучен. Она слабо улыбнулась, удивляясь, где он нашел силы, чтобы заниматься с ней любовью.
Так, улыбаясь, она тоже погрузилась в сон.
Лэйси, тихо напевая, собрала охапку хвороста и пошла к хижине своего отца. Со времени их прибытия в лагерь апачей прошло уже три недели. Хромой Медведь, вождь Чирика-хуа, согласился, чтобы Мэтт и Лэйси остались в деревне как гости белого человека по имени Бледный Буйвол. Мэтт подозревал, что они были скорее не гостями, а пленниками, но им позволили ходить по деревне, хотя Мэтту и не разрешили носить оружие. Кроме того, их предупредили, чтобы они не пытались выйти за пределы лагеря.
В последующие дни Лэйси много узнала о жизни индейцев. Если раньше она считала апачей дикими, необузданными существами, то теперь, живя вместе с ними, наблюдая их жизнь, она обнаружила, что это достаточно сложный, удивительный народ. Если им не хватало мяса, они съедали своих собак и лошадей. Однако они никогда не ели рыбу, которой было полно в реке, потому что верили, что рыба, как и змеи, проклята и не годится в пищу. Воины могли быть жестокими, грубыми, но они были заботливыми отцами, способными на большую нежность и любовь к своим детям. Женщины были такими же отважными, как их мужья. Они часто сражались вместе с ними бок о бок и были такими же любящими матерями и преданными женами.
У Чирика-хуа была своя религия, они молились своему богу Юсену, Дарующему Жизнь. У них были молитвы и песнопения на случай болезни и смерти. Были также песни для сева и сбора урожая, песни во имя войны и любви. Несмотря на воинственный характер, индейцы испытывали глубокое уважение к жизни и всему живому. Они с почтением относились к людям, растениям, животным и к земле в целом. Они верили, что каждый камень, каждое дерево, каждая травинка наделены душой. Кровные узы были сильными и фактически неразрывными. К друзьям индейцы относились как к своим родственникам, всячески поддерживали и защищали их. Законы и табу племени были очень строгими, а наказание скорым и беспощадным.